На рубеже XX-XXI веков Кавказ в очередной раз стал сферой «жизненных» и стратегических интересов ряда держав Запада и Востока, сделавших ставку на использование сепаратистских и исламских сил. Важно, что установка радикального ислама на принцип «чистого ислама» (отказ от множества наслоений, многовековых усложнений и искажений) сильно облегчает восприятие и распространение идей ваххабитов, что сказывается на коммуникативных практиках в регионе. Противником традиционализма в регионе выступил салафизм в форме неоваххабизма. В Дагестане из-за острых конфликтов между различными фракциями мусульманского духовенства и группами верующих к антагонизму традиционалистов (последователей трех суфийских тарикатов) и фундаменталистов добавились противоречия между отдельными духовными лидерами, каждый из которых представлял определенную этническую группу. Коммуникативный регистр не релевантен конфликтному дискурсу экстремизма и/или терроризма; вместе с тем любая коммуникативная неудача обладает конструктивным потенциалом, если только участники дискурса, по какому сценарию он бы ни развивался, не уклоняются от того, чтобы определять ситуацию. Радикальное исламское движение на Северном Кавказе организационно оформилось после чеченских войн, послуживших катализатором развития ваххабитского движения в Дагестане. Это определило формирование особого дискурса радикализма на основе трансформации традиционного для данного региона суфийского дискурса, отличавшего «народный ислам». Именно тогда дискурс неоваххабизма приобрел преимущественно экстремистский характер, особенно остро проявляющийся в электронно-цифровом формате современных коммуникаций. В ситуации системного кризиса идея «Имарата Кавказа» оказалась единственной силой, которая предложила собственную модель объединения Кавказа. Идея «чистого ислама» легко овладевала умами мусульман, особенно молодежи, ставшей «пушечным мясом» для лидеров «Имарата» в вялотекущей гражданской войне в Дагестане.